РегистрацияРегистрация
Логин ?
Пароль  Вход

Библиотека онлайн
Библиотека онлайн

Из русской поэзии второй половины XIX века
И. С. Тургенев
Ф.И. Тютчев
А.А. Фет
А.Н. Апухтин
В.М. Жемчужникова

И.А. Бунин
Л.Н. Андреев
М.М. Пришвин
Б.С. Зайцев
И.Е. Вольнов
И.А. Новиков
Д.И. Блынский
C.А. Пискунов
Л.Н. Афонин
В.А. Громов
Г.Б. Курляндская
Поэзия Орловского края 50-90-х годов ХХ века
И.Д. Крохин
А.С. Шиляев
И.А. Александров
В.П. Дронников
В.Г. Еремин
В.А. Ермаков
Л.Г. Котюков
Н.М. Перовский
Г.А. Попов
И.С. Семенова
Г.В. Фролов

"Возвращенная" поэзия ХХ века
И.В. Каллиников
В.Л. Гальской
А.Ф. Сафронов
Ф.В. Сафронов

Малая проза современных писателей-орловцев I
Е.К. Горбов "Комендант Зеленого переулка"
В.А. Мильчаков "Птенцы орлов" (отрывок из повести)
Л.Л. Сапранов "Родители", "Память прошлого", "Белая дача"
А.Н. Яновский "Сорока", "Танкист", "Земляк"
В.И. Амиргулова "Ваня и Муму","Новенький"
Л.М. Золоторев "Дарюшка последняя из хуторян", "Чистые пруды"
В.М. Катанов "Однажды в Орле", "Поэт и полководец", "Лесков"
А.И.Кондратенко "Женщина по имени Надежда"

Малая проза современных писателей-орловцев II
А.С. Лесных "Доброе дело", "Говорите конкретно", "Ключи к английскому замку"
И.Ф. Лободин "Перепелка во ржи", "Дом на гривах коней"
В.И. Муссалитин "Курганы"
Ю.А. Оноприенко "За ягодой, красной, как кровь", "Дедушко"
Н.И.Родичев "Алимушкины полушубки", "Егор Ильич"
П.И. Родичев "Стихи", "Особое свойство памяти", "Очерк раздумье"
И.А. Рыжов "Позднее свидание", "Мой Бунин", "Хорошая старуха" ,"Неразбавленный орловец"

Писатели младшим школьникам
Е.А. Зиборов "Жаркое лето"
В.М. Катанов подборка стихов для детей
А.И. Лысенко подборка стихов для детей, "Неутомимый труженник"
В.Г. Еремин подборка стихов для детей
И.Г.Подсвиров "Заячий хлеб", "В ливень"


Писатели Орловского края
ХХ век
Хрестоматия

Орел 2001

Под ред. проф. Е. М. Волкова

Владимир Алексеевич Громов
(1929-1999)

Под сенью Пушкина (фрагменты)
"Земли чудесный посетитель"

Писатель, критик, журналист, краевед, педагог, известный литературовед, профессор, горячий пропагандист русской литературы и культуры, В. А. Громов органически связан с орловском почвой рождением, воспитанием, всей своей трудовой жизнью.
Он родился в деревне Ивановка Свердловского (ныне - Глазуновского) района в семье крестьянина. Ребенком он пережил тяжелые годы фашистской оккупации, незаконный арест отца, познал тяготы сельского труда. С 1948 года учился в Орловском учительском, затем - педагогическом институте, который окончил в 1952 году, а с 1955 по 1958 был аспирантом Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР в Ленинграде. Именно там прошел он научную школу академика М. П. Алексеева, давшую и основы, и направление дальнейшему творческому росту и всей его деятельности.
Свой трудовой путь В. А. Громов начал в Глазуновской средней школе учителем русского языка и литературы в 1950 году, затем в течение десяти лет работал заместителем директора музея И. С. Тургенева по научной части, а с 1964 года и до своего последнего дня был преподавателем ОГПИ-ОГУ.
Печататься В. А. Громов начал в 1950 году в орловских газетах, затем в местном, Приокском книжных издательствах, в издательстве "Наука", "Художественная литература" и др. Он автор книг "Писатели-орловцы" (Орел, 1961), "3дравствуй, город Тургенева!", "Предания Бежина луга", "Добрый великан", изданных в Приокском книжном издательстве в Туле - соответственно - в 1967, 1969 и 1974 гг., монографий "Писатель и критика" (Тула, 1986), "Месяц в столицах" (Орел: "Вешние воды", 1995), "Под сенью Пушкина" (Орел: "Вешние воды", 1999). Ему принадлежит также около двухсот научных статей, более пятисот словарных статей для готовящейся в ИРЛИ Тургеневской энциклопедии, множество газетных публикаций. В. А. Громов - лауреат Тургеневской премии Орловского отделения Союза журналистов (1968), всероссийской литературной премии имени Н. М. Карамзина "За отечествоведение" (1995), заслуженный работник культуры России,  член Союза писателей (с 1970 г.).

 

Начало главы

Под сенью Пушкина
[Фрагменты]
3
Тайна рождения бессмертного художественного образа волнует людей не меньше, чем загадка сотворения мира. В самом деле, откуда все-таки берут романисты и поэты своих неумирающих героев? Из жизни или собственного воображения? Каким образом, допустим, ваятель в куске мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку?
Этот вопрос импровизатора из "Египетских ночей" Пушкина постоянно задавали творцу Базарова его собеседники. Каждому из них хотелось понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чужой внешнею волей. "Как! - говорили ему. - Чужая мысль чуть коснулась вашего слуха и уже стала вашею собственностию, как будто вы с нею носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно..."
Тургенев не уклонялся от разговоров на эту тему. В мемуарах о нем накопилась целая коллекция предполагаемых прототипов нигилиста. Недавно напечатанный формулярный список действующих лиц романа содержит указание автора на то, что в работе над центральным персонажем им использована некая "смесь Добролюбова, Павлова и Преображенского".
Так подтвердилась точка зрения самого компетентного знатока "Отцов и детей" А. И. Батюто: прототипика Базарова многолика. Аналогично сказал и сам Тургенев, когда один из начинающих литераторов спросил его с наивной прямотой: "Правда ли, Иван Сергеевич, что Вы писали Базарова с живого человека?" Ответ был взвешенно однозначным: "Нет, это неправда. Тип этот давно уже меня занимал..."
Когда Боборыкин в очерке "У романистов" сослался и на Тургенева "насчет воспроизведения в литературе живых отдельных людей", автор "Отцов и детей" решительно отмежевался от этой банальности: "А именно всякое списывание портретов противоречит моим убежденьям - изустным и напечатанным. Те два-три случая, где я это сделал (как, например, со Стасовым), относились к второстепенным лицам - критик Скоропихин в "Нови" - да и в этом я раскаиваюсь" (Письма. т. 12, кн. 1, с. 396).
Тем любопытнее его "простодушные" рассказы о дневнике Базарова. Во всяком случае такими они показались будущим мемуаристам, которые приняли их за чистую монету. Воображаемый художником тип нигилиста настолько завладел им, что он, якобы, вел от его имени дневник, в котором высказывал мнения о различных текущих вопросах - религиозных, политических и социальных. Лицо Базарова до такой степени его мучило, что, бывало, сядет он обедать, а оно тут как тут перед ним торчит; говорит он с кем-нибудь, а сам придумывает: что бы сказал Базаров на его месте? "У меня, - заявил писатель, - есть вот такая тетрадь разных предполагаемых разговоров" вроде базаровских.
Эту будто бы вполне реальную рукопись упоминает и еще один мемуарист, коснувшийся даже ее последующей судьбы. Вот как он воспроизвел слова Тургенева о ней: "Когда я писал Базарова, я вел от его имени дневник. Книгу ли новую прочитаю, человека интересного встречу, или событие какое-нибудь общественное произойдет - я все это вносил в дневник с точки зрения Базарова. Вышла претолстая тетрадь и очень интересная, но она пропала у меня. Кто-то взял почитать и не возвратил".
К этому заведомо апокрифическому свидетельству редактор "Русского курьера", где оно впервые было приведено, сделал вполне серьезное и деловое примечание: "Не отзовется ли на это сообщение завладевшее упоминаемой рукописью лицо? "Дневник Базарова", появись он в печати, быть может, способствовал бы окончательному уяснению того типа, появление которого, известно, так дорого обошлось автору, вызвало столько разноречивых суждений и толкований в критике и столько недоумении в русском молодом поколении. Владеющие рукописями И. С. Тургенева должны понять, что творения великого художника являются отныне достоянием всей просвещенной России".
Столь искреннее обращение, раздавшееся из Москвы, где издавал свою газету его автор, осталось гласом вопиющего в пустыне. Н. П. Ланин, очевидно, воодушевлен был тем, что в основанном им "Русском курьере" публиковалось вскоре после смерти великого писателя объявление: "Собственноручная рукопись (автограф) И. С. Тургенева" - четыре рассказа из "Записок охотника".
Находки подобного рода случаются и теперь. Вполне возможны они и впредь. Но вот надеяться на то, что хоть когда-либо и где бы то ни было будет явлен городу и миру "Дневник Базарова", не стоит. Парадокс заключается в том, что этот желаемый уму и сердцу каждого источник стал открываться с выходом в 1885 году "Первого собрания писем" автора "Отцов и детей".
Теперь эта вечно живая сокровищница его подлинных, им самим зафиксированных мыслей и чувств насчитывает до десяти тысяч источников, включая сюда новооткрытые листы подготовительных материалов к роману, а также найденный, наконец, черновой автограф: после долгих скитаний уникальная "говорящая" рукопись гениального художественного повествования о типе отрицателя, рожденного русской жизнью, навсегда возвратилась на родину. Чего же нам больше? Последуем совету творца этого всечеловеческого образа нигилиста: "Уж коли с кого вписывать, так с себя начинать".
Возьмем для примера хотя бы одну из многих ослепительных вспышек вечно напряженной базаровской мысли: "Часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностью, где меня не было и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие! Что за пустяки!"
Прочитав столь характерное для этого страстного и бунтующего сердца откровение, заглянем в истинный "дневник" то ли Базарова, то ли автора - в письма Тургенева и прочитаем: "Жизнь - это искорка, мерцающая в мрачном и немом океане Вечности!!! - это единственное мгновение, которое нам принадлежит - и т. д. и т. д. и т. д., все это избито, а между тем верно".
Таких, с позволения сказать, параллелей или совпадений не только с авторской перепиской, с мемуарами, посвященными ему, но и с окружающей действительностью, с живою жизнью тех и наших времен множество. Недаром одна остроумная дама, хорошо знавшая Тургенева, сказала по прочтении его книги: "Ни отцы, ни дети - вот настоящее заглавие вашей повести - и вы сами нигилист". В статье "По поводу "Отцов и детей" эти только кажущиеся парадоксальными слова своей читательницы романист прокомментировал безо всякой претензии на остроумие, а как-то даже очень смиренно: "Не берусь возражать: быть может, эта дама и правду сказала".
Другая его современница Е. П. Кавелина в неопубликованной работе "Характеристика Тургенева" занялась исследованием идеи, руководившей им при создании "Отцов и детей", и пришла к нестандартному выводу: "Тут сосредоточена вся его затаенная мысль, все заключения, к которым привел его долгий жизненный опыт и внимательное наблюдение над современными общественными явлениями" (ЦГИА, ф. 947, оп. 1, 1893, е. х. 50, л. 54).
Осуществимым идеалом истинно реального творчества было для Тургенева то, о чем он сказал в концептуальной речи "Гамлет и Дон-Кихот" перед завершением базаровского типа: из самых недр своих извлекает художник обобщенный образ, отделяет его от себя свободным движением творческой силы и ставит на вечное изучение потомства.

 

Начало главы

"Земли чудесный посетитель"
1
Жила среди Пушкиных легенда. Ее от кого-то из них услышал и сохранил для потомства автор историко-биографических романов о поэте И. А. Новиков. Он родился в последней четверти того столетия, которое озарил пушкинский гений как будущий золотой век русской литературы. В доме родителей Пушкина встречали это новое девятнадцатое столетие заодно с Новым 1800-м годом. Торжество хозяев и гостей разбудило от младенческого сна Пушкина. Он вышел из детской и предстал перед ними на пороге гостиной. Шумное веселье на мгновенье умолкло. Внимание всех привлек ребенок - первенец Пушкиных. И тут Надежда Осиповна - мать малыша предложила всем участникам веселого застолья внимательно посмотреть на человека грядущего столетия, на первый его шаг из прошлого, XVIII в новый, XIX век.
Никто тогда и подумать, конечно, не мог, что этот "земли чудесный посетитель", если воспользоваться его же строкой из стихотворения "Зачем ты послан был и кто тебя послал?" - едва перейдя лишь первую четверть своего "жестокого века", скажет устами казненного Андрея Шенье не только о нем, но и о самом себе: "Увы, моя глава безвременно падет..."
И уж тем более никому и в голову тогда не пришло, что младший современник гения, дарованного России Богом, напишет о своем литературном учителе и собрате в 1832 году - за пять лет до роковой развязки его земной судьбы - обобщающе емкие, пророческие и почти некрологические слова: "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет".
Без малого через полвека после гоголевской статьи "Несколько слов о Пушкине", откуда взяты приведенные слова, их повторит Достоевский в самом начале своего знаменитого выступления на торжествах по поводу открытия памятника поэту. Это свое завещательное обращение не только к современникам, но и к потомкам, великий писатель закончил как-то по-семейному раздумчиво, спокойными, будто даже домашними, но в то же время пронзительно-страстными откровениями, полными смятения и надежды: "Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем".
Одной из таких "загадок" стала пожизненная приверженность к его творчеству и каждому факту биографии, к любой новооткрытой строке поэта его самого верного последователя и продолжателя - И. С. Тургенева. Он оказался единственным из всех, кто, прощаясь со своим кумиром, навсегда сохранил не только его поэтический образ, но даже и вещественное напоминание о нем: "Клочок волос Пушкина был срезан при мне с головы покойника его камердинером 30 января 1837-го года, на другой день после кончины. Я заплатил камердинеру золотой".
Эту пояснительную записку Тургенев прислал из Парижа для Пушкинской выставки в августе 1880 года вместе с серебряным медальоном овальной формы, заключавшим в себе клочок волос поэта. То и другое ныне представлено в музее-квартире А. С. Пушкина, где когда-то и был срезан этот локон.
Медальон с пушкинской реликвией Тургенев носил на себе, берег до конца своих дней, как святыню, и завещал Полине Виардо передать в качестве экспоната в Пушкинский музей Александровского лицея.
Из всех русских писателей народная молва называла в первую очередь именно Тургенева, как только заходила речь о преемственности пушкинских заветов, о сбережении всего, что касается до Пушкина, об изучении и популяризации творчества центрального для всей России художника слова, как характеризовал его самый верный ученик в речи по поводу открытия памятника поэту.
4 сентября 1880 года "Одесский листок объявлений" (№ 194, с. 1) поместил среди разного рода заметок из городской хроники следующую информацию: "Лицо, возвратившееся из-за границы, сообщает нам, что наш даровитый беллетрист Тургенев пишет в настоящее время на французском языке новое сочинение: "Пушкин на юге России", которое будет состоять из трех отделов. Читавшие в рукописи первый отдел его: "Юношество Пушкина" отзываются о нем с большой похвалою". Этому апокрифу предшествовало появившееся в "Русском курьере" 8 июня 1880 года (№ 154) сообщение о том, что совет Новороссийского университета постановил образовать Пушкинское общество любителей российской словесности и учредить золотую медаль за лучшее, если таковое будет представлено в течение двух лет, сочинение на тему: "Пушкин на юге России".

2
Обозреватель газеты "Молва" И. Ф. Василевский, выступавший под псевдонимом "Буква", писал в статье "Пушкинская неделя в Москве", что "настоящим львом и, так сказать, центральным кумиром всех московских празднеств служил И. С. Тургенев", популярность которого "достигла в последнее время небывалых размеров. Ему даже на площади сделали прекрасную импровизированную овацию у экипажа" (1880, 11 июня, № 159). Он пробирался среди собравшихся вокруг памятника людей к Страстному монастырю, где стояла его карета. В это время какие-то молодые люди, может быть, из учащихся или студентов, подбежали к нему с приветствиями. К ним сейчас же присоединились другие, потом еще и еще, так что он вдруг оказался окруженным целой толпой, состоящей из мужчин и женщин. Кто-то, по свидетельству безымянного корреспондента газеты "Страна" (1880, 15 июня, № 47, с. 6), "крикнул "ура", остальные подхватили, и образовалась неожиданная овация, ничего, впрочем, не выражающая собой, кроме восторженного приветствия любимому писателю. Иван Сергеевич, конечно, был несколько сконфужен такой неожиданностью и просил своих почитателей успокоиться, но последние с такой же овацией довели его до коляски", в которую он поспешил сесть, чтобы уехать.
Описывая день за днем "великое национально-народное торжество", хроникер "Русского курьера" (1880, 11 июня, № 156) констатировал, что "рядом с поклонением памяти умершего русского гения наше общество имело радость и гордость приветствовать восторженными кликами и аплодисментами живых своих художников, артистов, поэтов и других деятелей. Более всего оваций досталось на долю нашего незаменимого романиста Ивана Сергеевича Тургенева. При жизни еще увенчан заслуженными лаврами любящих его русских людей, всех возрастов, полов и сословий, этот гениальный, дорогой нам человек. Радуясь восторженным приветствиям и буре аплодисментов, несшихся отовсюду - в залах и среди улиц, при появлении знаменитого художника, - нам невольно вспоминалось стихотворение А. К. Толстого:

Не верь мне, друг, когда в избытке горя
Я говорю, что разлюбил тебя,
В отлива час не верь измене моря,
Оно к земле воротится любя...

На первом музыкальном и литературно-драматическом вечере, данном Обществом любителей российской словесности в честь Пушкина, каждый участник мог прочитать одно из его стихотворений по своему выбору. Выступали в качестве чтецов, как сообщал "Русский курьер" в рубрике "Московский дневник" 8 июня (№ 154), Достоевский, Писемский, Анненков, Потехин, Григорович "и, наконец, И. С. Тургенев - со стихотворением "Опять на родине" ("...Вновь я посетил"). Этот последний был центром, вокруг которого группировался интерес вечера. Всем участвовавшим были сделаны овации, но тот триумф, которого удостоился И. С. Тургенев, громовые аплодисменты и крики "браво" - все это превзошло бывшее доселе. По единодушному требованию публики Иван Сергеевич должен был прочесть еще что-нибудь и выбрал на этот раз стихотворение "Последняя туча рассеянной бури!.." Голос чтеца дрожал: видно, что восторженные овации взволновали его. Тургенев не сел к столу, а стал декламировать стоя и без тетрадки. Звуки взволнованного голоса наэлектризовали публику, все затаили дыхание, а голос чтеца разносил по зале (дворянского собрания, где на другой день будут произнесены речи) строфы о том, как тучу обвивали молнии, как она поила землю дождем. "Довольно!" - раздался энергический вызов Ивана Сергеевича; все так и подались вперед.
Чтец кончил, вся зала, как один человек, грянула "браво"... В этом мощном крике слышалось полное сочувствие энергичному "Довольно!" - и долго раздавалось под арками залы это единодушное общее признание".
В той же газете 11-го июня (№ 156) был продолжен рассказ о столь волнующем эпизоде: "Довольно, сокройся! Пора миновалась, земля освежилась, и буря промчалась", - готовы мы сказать, повторив слова умершего поэта, облеченные в живое поэтическое слово Тургенева. "Россия растет" и снова поклоняется тому, что сжигала недавно во имя неудержимого стремления вырасти поскорей... Наступает та великая минута, о которой Пушкин говорил: "Душе настало пробужденье". Вместе с Тургеневым автор газетной хроники от души радовался тому, что на Руси происходило возвращение к поэзии, в которой всегда таится "освободительная, ибо возвышающая, нравственная сила".
А. Ф. Кони, присутствовавший на этом вечере, вспоминал, что Тургенев при чтении "Тучи" "на третьем стихе запнулся, очевидно его позабыв, и, беспомощно разведя руками, остановился. Тогда из публики, с разных концов, ему стали подсказывать все громче и громче. Он улыбнулся и сказал конец стихотворения со всею залой. Этот милый эпизод еще более подогрел общее чувство к нему".
Вечер, как писал репортер "Русского курьера", закончился апофеозом. На сцене стоял бюст Пушкина в цветах, ярко освещенный бенгальским огнем. Все участники вечера поочередно подходили к бюсту и клали к его подножию венки под звуки музыки. Тургенев "возложил свой венок на голову поэта". Писемский, по свидетельству А. Ф. Кони, сняв этот лавровый венок с пушкинского бюста, сделал вид, что кладет его на голову Тургенева. Зал огласился нескончаемыми рукоплесканиями и громкими криками "браво". Затем все литераторы, участники вечера, остановились у бюста и хор, стоявший за кулисами, исполнил с оркестром кантату на слова Пушкина: "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..."
Тот же мемуарист вспоминал, что, через час после открытия памятника Пушкину, в обширной актовой зале Московского университета, наполненной так, что яблоку негде было упасть, состоялось торжественное заседание совета. Ректор Н. С. Тихонравов объявил, что, по случаю великого праздника русского просвещения, университет избрал в свои почетные члены председателя комиссии по сооружению памятника - Я. К. Грота и П. В. Анненкова, так много содействовавшего распространению и критической разработке творений Пушкина. Собравшиеся приветствовали это заявление.
"Затем, - сказал Тихонравов, - университет счел своим долгом просить принять это почетное звание нашего знаме...", но ему не дали договорить: "Точно электрическая искра пробежала по зале, возбудив во всех одно и то же представление и заставив в сердце каждого прозвучать одно и то же имя. Неописуемый взрыв рукоплесканий и приветственных криков внезапно возник в обширной зале и бурными волнами стал носиться по ней. Тургенев встал, растерянно улыбаясь и низко наклоняя свою седую голову с падающей на лоб прядью волос. К нему теснились, жали ему руки, кричали ему ласковые слова..."
Общий смысл этой акции А. Ф. Кони увидел в том, что "в лице своих лучших представителей русское мыслящее общество как бы венчало" в И. С. Тургеневе "достойнейшего из современных ему преемников Пушкина". В аттестате было сказано, что "Московский университет во свидетельство глубокого уважения к плодотворной художественно-литературной деятельности Ивана Сергеевича Тургенева признает его своим почетным членом с полною уверенностью в его содействии во всем, что к успехам наук и к благосостоянию университета способствовать может". Анонимный краткий отчет о праздновании в Москве открытия памятника Пушкину содержал информацию для Третьего отделения о том, что в почетные члены Московский университет избрал "И. С. Тургенева, как писателя, талантливо владеющего пушкинским слогом" ("Октябрь", 1937, № 1, с. 275).
Прямою связью этого избрания с Пушкинским торжеством было продиктовано письмо Н. С. Тихонравова А. А. Краевскому (1880, без даты): "Позволю себе обратиться к Вам с покорнейшею просьбою напечатать в виде телеграммы из Москвы, но без указания источника, то есть моей фамилии следующее известие:
И. С. Тургенев и
П. В. Анненков
избраны в Почетные члены Московского университета.
Душевно буду рад возможности приветствовать Вас на нашем Пушкинском празднике" (ОР РНБ, ф. 391, е. х. 761, лл. 9-9 об.).
На нем, как было отмечено в "Живописном обозрении" (1880, № 26, с. 492), собрались почти все "наши литературные светила: Тургенев, Достоевский, Аксаков, Потехин, Майков, Полонский, Островский, Писемский... Словом, чуть ли не вся насущная умственная "соль" русской земли - полное созвездие знаменитостей науки и литературы. Чередуясь, один за другим, всходили они на кафедру, и сколько ума, таланта, знания и остроумия проносится в живом слове под этими громадными сводами и жадно схватывается внимательной, чуткой и отзывчивой толпой! И здесь опять, как и везде, наибольшая дань уважения и восторга отдается И. С. Тургеневу".

3
Фурор, произведенный речью Достоевского, не коснулся единодушного порыва, с которым днем ранее был встречен питомец, а теперь и почетный член Московского университета в родных для него стенах. "Едва г. Тихонравов провозгласил имя Тургенева, как вся зала задрожала от восторженных криков и рукоплесканий" ("Молва", 1880, 11 июня, № 159). Текст приветственной речи ректора неизвестен, но дух ее и пафос, вне всяких сомнений, вполне созвучны тому, что говорил Н. С. Тихонравов во время национальных чествований Тургенева в 1879 году. Это забытое выступление воспроизведено по карандашному тексту в Сочинениях Тихонравова (т. III, кн. 1): "Иван Сергеевич! Ваш настоящий приезд в Москву вскрыл для многих истинное настроение, настоящие стремления нашей молодежи, всеми судимой, немногими наблюдаемой и многими непонимаемой. Говорят, что это какая-то грубая сила, которая не имеет прошедшего и у которой отрезано будущее. Тот горячий прием, которым встретила Вас наша молодежь, показывает, что и у ней есть предания, которыми она дорожит, есть идеалы, к осуществлению которых она стремится. Да! Она умеет ценить представителей этих лучших преданий, дорожит людьми, которые ведут ее к осуществлению ее идеальных стремлений. Вот почему с таким восторгом встретила она Вас, своего знакомого руководителя, своего любимого профессора, хотя и не сидевшего никогда на кафедре. Вы произнесли сейчас два дорогие для Московского университета имени. Позвольте, милостивые государи, прибавить к ним третье дорогое для него имя - И. С. Тургенева, который в 1833 году был студентом Московского университета. Позвольте просить Вас еще раз поднять бокал, провозгласить здоровье писателя, которого можно характеризовать его собственными словами, к которому вполне справедливо применить слова, сказанные им о Грановском: он сеял свои семена днем при свете солнца, и когда они взошли и принесут плоды, в них не будет ничего горького..."
Через год, во время Пушкинских торжеств, профессор В. О. Ключевский предложит от лица всех, кто был так или иначе связан с Московским университетом, "тост не за отсутствующего, не за отошедшего в вечность, но во веки веков живущего, никогда не умирающего меж нас Пушкина".
И. В. Василевскому ("Молва", 1880, 11 июня, № 159) запомнилось, как "Тургенев долго и могуче потрясал руку своего старого и доброго сверстника и друга" П. В. Анненкова - издателя и первого биографа их общего кумира. Открытие памятника Пушкину и ознаменовал торжественный акт в Московском университете: "Это был настоящий апофеоз покойного гения в лице живого светила. Это было рукоположение Тургенева во имя Пушкина в общественные кумиры".
В том же, 1880 году на одной из пятниц у Я. П. Полонского, как вспоминал поэт и фольклорист Д. Н. Садовников, принимавший участие в беседе, И. С. Тургенев сказал: "Я - ученик Пушкина, и у меня всегда было страстное желание, если напишу что-нибудь хорошее, посвятить памяти Пушкина. Теперь мне 61 год, много вещей уже написано, но я всякий раз говорил себе: нет, еще рано, - вот напишу что-нибудь получше. И так, вот до сих пор не нашел ничего достойного его памяти".
Аналогичный разговор произошел у Тургенева перед началом Пушкинских торжеств в Москве с И. С. Аксаковым. Тогда же, зайдя по делам к издателю "Руси", С. Ф. Шарапов не застал его дома и побеседовал с женой И. С. Аксакова Анной Федоровной - дочерью Ф. И. Тютчева. Она, улыбаясь, рассказала гостю, что их навестил на днях И. С. Тургенев: "Приехал и вспомнил про моего Ивана Сергеевича. Зашел и просидел с полчаса. Знаете, что они делали? Ни за что не догадаетесь!
- Разговаривали, обменивались мыслями?
- Да, несколько слов сказали. А потом мой Иван Сергеевичи говорит: "Мы ведь давно условились ни о чем не спорить". Достали Пушкина и стали читать. Ну. конечно, заспорили, и тут Тургенев говорит, что у Пушкина лучшее место в "Полтаве" следующее:

"Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух..."

- Обратите, - говорит (Тургенев) внимание на это: "Дремоты превозмочь" или "чуть трепещут сребристых тополей листы". Весь Пушкин тут вылился.
А мой Иван Сергеевич говорит: - Это вы тут вылились, Иван Сергеевич, а не Пушкин. Вам это родственно, вашим картинам природы... А Пушкин вот где вылился:

"Волнуясь, конница летит;
Пехота движется за нею
И тяжкой твердостью своею
Ее стремление крепит".

Вот где Пушкин! "Тяжкой твердостью" - вот где его язык.
Тургенев засмеялся и говорит: "Позвольте ваше замечание обратить на вас же. Аксакову нужно нечто громопобедное, вот вы на этом и остановились. А другой красоты вы и не почувствуете".
"А я, - заключила - свой рассказ Анна Федоровна, - подумала: какие вы, друзья мои, оба маленькие, и какой он перед вами гигант" (Сергей Шарапов. И. С. Аксаков и И. С. Тургенев о Пушкине (Из воспоминаний). - "Русский труд", 1899, 12 июня, № 24, с. 17).

4
В день открытия памятника А. С. Пушкину венок к его подножию несли из собора Страстного монастыря два Ивана Сергеевича - Аксаков и Тургенев. На вечере автор "Записок охотника", романист и драматург, прочтет свои особенно любимые пушкинские строки из стихотворения без названия про "тот уголок земли", где все памятно и дорого навсегда, как те три сосны, вокруг которых "некогда все было пусто, голо", но где

"Теперь младая роща разрослась,
Зеленая семья, кусты теснятся
Под сенью их, как дети".

Своеобразным комментарием к этой поэтической картине стало деловое письмо Тургенева от 24 апреля 1880 года к В. П. Гаевскому по поводу предстоящего открытия памятника поэту: "Тут надо отложить всякие суеты, опасения и не идущие к делу соображения... Очень было бы желательно, чтобы вся литература единодушно сгруппировалась бы на этом Пушкинском празднике". 29 апреля Тургенев обратился к французскому слависту Луи Леже с приглашением на торжественное открытие памятника Пушкину и просил его не сомневаться в том, что "все русские писатели, сплоченные вокруг этого великого имени и собравшиеся в этот день в том самом городе, где наш поэт родился", окажут гостям самый радушный прием. Приглашения были направлены писателям разных стран в расчете на ответные телеграммы и приветствия, которые были затем оглашены. "Я получил здесь, - сообщил Тургенев из Спасского 21 мая 1880 года С. А. Юрьеву, - письма от В. Гюго, Теннисона и Ауербаха". Их он привез в Москву с собой.
Флобер из-за болезни не ответил, а вскоре появилось сообщение о его кончине. 11 мая Тургенев писал из Спасского Эмилю Золя: "Удар обрушился на меня самым жестоким образом здесь, три дня назад... Мне нечего говорить вам о своем горе: Флобер был одним из тех людей, которых я любил больше всего на свете. Ушел не только великий талант, но и необыкновенный человек; он объединял вокруг себя всех нас". Тургенев благодарил своего адресата за то, что он подумал о нем в трудную минуту: "Это было как будто дружеское рукопожатие".
Во время празднования столетия со дня рождения Пушкина Золя направил в Россию письмо, чтобы "мысленно всей душой присоединиться" к соотечественникам литературного гения: "Я узнал его преимущественно благодаря моему другу Тургеневу, который часто рассказывал мне о славе Пушкина, характеризуя его как универсального человека, дивного поэта, глубокого и живого романиста, поборника свободы и прогресса, служащего непогрешимым образцом для вашей учащейся молодежи. И я его полюбил, как следует любить всех глубоких мыслителей, чьи национальные произведения обогащают все человечество".
Золя посылал "через границу заверение" в своем "благоговении перед ним": "Необходимо, чтобы его почтили приветствиями писатели всего мира. Международное культурное празднество создает действительные мирные связи".          
Письмо заканчивалось заверением "в братских чувствах" к дорогим сотоварищам,, иные из которых еще помнили открытие памятника поэту, когда вокруг Тургенева, по словам Луи Леже, "группировались наиболее прославленные представители русской литературы". В отчете "С пушкинского праздника", помещенном рядом с текстами речей Тургенева, Островского и других его участников, "Вестник Европы" (1880, № 7) свидетельствовал, что "московский праздник был со времен Рюрика первым чисто литературно-общественным праздником и по своему поводу и по исполнению". Его иностранный участник Луи Леже вспоминал через двадцать лет, что во Францию "Тургенев вернулся восхищенный московским праздником, полный веры в будущее России".

 

Главы из книги приводятся по следующему изданию:
Громов В. А. Под сенью Пушкина. - Орел: Вешние воды, 1999.

Начало главы





Из русской поэзии второй половины XIX века
И. С. Тургенев
Ф.И. Тютчев
А.А. Фет
А.Н. Апухтин
В.М. Жемчужникова

И.А. Бунин
Л.Н. Андреев
М.М. Пришвин
Б.С. Зайцев
И.Е. Вольнов
И.А. Новиков
Д.И. Блынский
C.А. Пискунов
Л.Н. Афонин
В.А. Громов
Г.Б. Курляндская
Поэзия Орловского края 50-90-х годов ХХ века
И.Д. Крохин
А.С. Шиляев
И.А. Александров
В.П. Дронников
В.Г. Еремин
В.А. Ермаков
Л.Г. Котюков
Н.М. Перовский
Г.А. Попов
И.С. Семенова
Г.В. Фролов

"Возвращенная" поэзия ХХ века
И.В. Каллиников
В.Л. Гальской
А.Ф. Сафронов
Ф.В. Сафронов

Малая проза современных писателей-орловцев I
Е.К. Горбов "Комендант Зеленого переулка"
В.А. Мильчаков "Птенцы орлов" (отрывок из повести)
Л.Л. Сапранов "Родители", "Память прошлого", "Белая дача"
А.Н. Яновский "Сорока", "Танкист", "Земляк"
В.И. Амиргулова "Ваня и Муму","Новенький"
Л.М. Золоторев "Дарюшка последняя из хуторян", "Чистые пруды"
В.М. Катанов "Однажды в Орле", "Поэт и полководец", "Лесков"
А.И.Кондратенко "Женщина по имени Надежда"

Малая проза современных писателей-орловцев II
А.С. Лесных "Доброе дело", "Говорите конкретно", "Ключи к английскому замку"
И.Ф. Лободин "Перепелка во ржи", "Дом на гривах коней"
В.И. Муссалитин "Курганы"
Ю.А. Оноприенко "За ягодой, красной, как кровь", "Дедушко"
Н.И.Родичев "Алимушкины полушубки", "Егор Ильич"
П.И. Родичев "Стихи", "Особое свойство памяти", "Очерк раздумье"
И.А. Рыжов "Позднее свидание", "Мой Бунин", "Хорошая старуха" ,"Неразбавленный орловец"

Писатели младшим школьникам
Е.А. Зиборов "Жаркое лето"
В.М. Катанов подборка стихов для детей
А.И. Лысенко подборка стихов для детей, "Неутомимый труженник"
В.Г. Еремин подборка стихов для детей
И.Г.Подсвиров "Заячий хлеб", "В ливень"

Рейтинг@Mail.ru
Rambler's Top100
Яндекс.Метрика

© "Вешние воды" 2010     | Карта сайта  | Главная | История | Контакты | Лауреаты премий | Биографии | Орловские писатели-хрестоматия | Книги  | Новинки | 

Администрация сайта